Преосвященнейший послушник
|
Епископ Василий (Родзянко). Фото: Юрий Кавер |
Семнадцатого
сентября тысяча девятьсот девяносто девятого года в
Вашингтоне умер русский епископ Василий (Родзянко).
На самом деле Владыка Василий просто наконец-то дождался
часа, чтобы отправиться в путешествие, к которому усердно
готовился всю жизнь. Владыка частенько сам об этом пытался
рассказать, но его почти никто не понимал. Собеседники
предпочитали пропускать его слова мимо ушей или
сочувственно талдычили какие-нибудь благоглупости, вроде:
«Да что вы, Владыка, вам еще жить да жить! Бог
милостив…» Но сам Владыка с нетерпением и
самым живым интересом предвкушал это путешествие.
Вообще-то,
он и при жизни был заядлым путешественником. Я бы
даже сказал, что путешествие было его настоящим
призванием, и больше того – образом жизни.
Началом его странствий, без сомнений, стало появление на
свет в тысяча девятьсот пятнадцатом году, в родовом
поместье Отрада, младенца, которому в дальнейшем и
надлежало стать епископом Василием, но которого до поры до
времени нарекли Владимиром. Дедом новорожденного по
отцовской линии был председатель Государственной думы
Российской империи Михаил Владимирович Родзянко. А мама
происходила из древнего рода князей Голицыных и
Сумароковых. Да и вообще, многие знатные русские
дворянские роды были либо в близком родстве, либо
приходились просто родней этому новорожденному рабу
Божиему.
Следующее серьезное путешествие Владыка предпринял в
тысяча девятьсот двадцатом году, когда ему было пять лет
от роду. Путь-дорога предстояла неблизкая – по суше
и по морю, через Турцию и Грецию – в Сербию. Причина
этого путешествия была вынужденной – семью бывшего
председателя Государственной думы новые властители России
в живых оставлять не собирались. Родзянки осели в
Белграде, где будущий владыка и вырос.
С учителями ему повезло. Кроме того, что в Югославии был
собран цвет русской эмиграции, его непосредственными
воспитателями были иеромонах Иоанн (Максимович), который
через тридцать лет стал знаменитым архиепископом
Сан-Францисским, а еще через тридцать – прославлен
как святой в русском зарубежье, и великий первоиерарх
Русской Зарубежной Церкви митрополит Антоний
(Храповицкий). Это были такие гиганты духа, которые не
могли не оказать на своего воспитанника самого сильного и
благодатного влияния.
Но перед ними у Владыки был еще один, не менее важный,
воспитатель. Его Владыка тоже помнил всю оставшуюся жизнь.
Это был гувернер, бывший офицер Белой армии. Никто, кроме
маленького Володи, не знал, что этот воспитатель каждый
день избивал и мучал мальчика, искусно делая так, чтобы
следов пыток не оставалось. Дело заключалось в том, что
этот несчастный офицер лютой, последней ненавистью
ненавидел Михаила Васильевича Родзянко – деда своего
воспитанника, которого считал виновником гибели России. Но
поскольку гувернер не решался выместить свою боль на деде,
то расплачиваться приходилось внуку.
Через много лет Владыка вспоминал: «Моя мать
незадолго до кончины сказала: “Прости меня, что я по
недосмотру дала мучить тебя, когда ты был ребенком”.
– “Мама, это было по Промыслу Божиему, –
отвечал я. – Не будь того, что случилось со мной в
детские годы, не стал бы я тем, кем являюсь
сейчас...”»
Когда Владыка был уже преклонных
лет старцем, в одном из странствий, Господь привел
его в Царское Село. Владыке благословили совершить
здесь литургию в храме Федоровской иконы Божией
Матери, том самом, который был особым детищем
императора Николая II, и который любила вся царская
семья. Когда служба была завершена, Владыка вышел к
народу и принес покаяние за вину, к которой так
пронзительно ощущал себя причастным с самого детства
лишь потому, что был внуком любимого им деда. Владыка
тогда сказал:
– Мой дед хотел только блага для России, но как
немощный человек он часто ошибался. Он ошибся, когда
послал своих парламентариев к Государю с просьбой об
отречении. Он не думал, что Государь отречется за себя и
за своего сына, а когда узнал это, то горько заплакал,
сказав: «Теперь уже ничего нельзя сделать. Теперь
Россия погибла». Он стал невольным виновником той
екатеринбургской трагедии. Это был невольный грех, но
все-таки грех. И вот сейчас, в этом святом месте, я прошу
прощения за своего деда и за себя перед Россией, перед ее
народом и перед царской семьей и как епископ властью,
данной мне от Бога, прощаю и разрешаю его душу от этого
невольного греха.
В Югославии Родзянки осели надолго. Владимир вырос в
доброго, высокого и очень красивого юношу. Он получил
блестящее образование, полюбил чудесную девушку, которая
стала его женой, и в двадцать пять лет был рукоположен
священником в Сербской Церкви. Когда началась война, отец
Владимир Родзянко бесстрашно участвовал в сопротивлении. И
так же бестрепетно остался в Югославии после прихода к
власти коммунистического правительства, хотя в то время
многие белые эмигранты, в первую очередь те, кто был на
особом счету у советской власти, покинули эту страну. Но
отец Владимир был священником на сербском приходе и считал
для себя невозможным бросить свою паству. Даже под угрозой
тюрьмы или расстрела.
Расстрелять его не расстреляли, но в лагерь, конечно,
посадили. На восемь лет. А лагеря у Тито были не менее
страшные, чем в СССР. К счастью, Тито скоро поссорился со
Сталиным и, чтобы хоть как-то досадить своему бывшему
патрону, назло ему выпустил из югославских лагерей всех
русских эмигрантов. Так что Владыка просидел в югославских
тюрьмах только (или правильно сказать – целых) два
года. Прямо из лагерей он снова пустился в странствие.
|
Священник Владимир Родзянко в студии BBC |
Сначала он оказался в Париже, у своего
духовника архиепископа Иоанна (Максимовича). Потом в
Лондоне, где стал служить в сербском православном
храме. Здесь же, в Лондоне, на радио Би-Би-Си, отец
Владимир начал вести свои церковные передачи на Россию,
из которых множество православных христиан в Советском
Союзе узнавали о Боге, о православной вере, об истории
Церкви и своей страны.
Прошли годы, и отец Владимир овдовел. Церковь благословила
его принять монашество, в котором он получил новое имя
– Василий – и архиерейский сан. И теперь уже
епископ Василий отправился в очередное путешествие –
в Америку. Там новый епископ привел в Православие тысячи
протестантов, католиков и просто ни во что не верующих
людей. Но, как это нередко бывает, пришелся не ко двору,
впрочем, не столько своей энергичной деятельностью,
сколько тем, что с открытым забралом выступил против одной
могущественной, но совершенно неприемлемой в Церкви группы
– лобби, как принято говорить. В результате
Преосвященнейший епископ Василий был отправлен «на
покой», то есть на ничем не обеспеченную,
безденежную пенсию.
Но и это мало вдохновляющее событие стало для Владыки,
который, следуя учению Церкви и своему немалому к тому
времени жизненному опыту, видел во всем Промысл Божий,
лишь продолжением столь желанных для его сердца странствий
и поводом к новым подвигам и свершениям. В те годы как раз
открывалась возможность поездок в Россию. Это было давней
и страстной мечтой Владыки, и он с восторгом устремился в
святую для него родную землю.
К тому времени и относятся некоторые истории, свидетелем и
участником которых мне довелось быть.
|
Скульптор Вячеслав Клыков, иеромонах Тихон (Шевкунов) и епископ Василий (Родзянко) |
Владыка Василий появился в моей жизни и
в жизни моего друга скульптора Вячеслава Михайловича
Клыкова как удивительная и нечаянная радость.
Это было в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году.
Приближался памятный день убиения царской семьи,
семнадцатое июля. Нам с Вячеславом Михайловичем очень
хотелось совершить панихиду по Государю, но в те годы это
было совсем не просто. Прийти в московский храм и
попросить священника отслужить заупокойную службу по
Николаю II было, само собой разумеется, немыслимо. Все
прекрасно понимали, что об этом сразу станет известно и на
священника обрушатся неприятности, самой незначительной из
которых будет увольнение из храма. Совершать службу на
дому нам тоже не хотелось: на панихиду стремилось прийти
слишком много наших друзей.
Как раз в эти дни Вячеслав Михайлович Клыков закончил
монументальное надгробие Александру Пересвету и Адриану
Ослябе – воинам-схимникам, которых преподобный
Сергий направил в войско Димитрия Донского на Куликово
поле. Это надгробие, после долгого сопротивления властей,
было установлено на могиле схимников в бывшем Симоновом
монастыре, который после революции был занят московским
заводом «Динамо».
И тут мне пришла в голову мысль: поскольку официальное
разрешение на освящение надгробия Пересвету и Ослябе уже
получено, то мы можем во время освящения совершить и
панихиду по царской семье. Конечно, за нами обязательно
пришлют кого-нибудь присматривать, но соглядатаи вряд ли
разберутся в богослужебных тонкостях – для них все
происходящее будет долгой и непонятной церковной службой.
Вячеславу Михайловичу эта идея очень понравилась. Дело
оставалось за малым – найти священника, который
согласится бы рискнуть. Потому что риски, конечно,
все-таки оставались. Пусть и не очень большие. Но если
кто-то из соглядатаев поймет, что происходит на самом
деле, то… Об этом, признаться, нам особо не
хотелось думать. Но и подвергать опасности знакомых
батюшек мы совсем не желали.
И вот тут кто-то нам рассказал, что в Москву на днях
прилетел из Америки епископ Василий (Родзянко). Многие из
нас слышали об этом владыке, знали о его церковных
радиопередачах по «вражьим голосам».
Посовещавшись, мы пришли к выводу, что лучшего кандидата
для служения панихиды по царской семье нам и искать не
надо. Во-первых – белогвардеец. Во-вторых, для него,
как для иностранца, риски должны быть минимальными. Во
всяком случае меньше, чем для наших батюшек.
«Контора Глубокого Бурения», так называли
тогда КГБ, ему особенного ничего сделать не сможет. Скорее
всего… Во всяком случае, ему легче будет
вывернуться – все-таки американец – убеждали
мы себя. Да и вообще, как говорилось в несколько циничном,
но популярном стишке тех времен: «дедушка старый
– ему все равно». В конце концов, других
вариантов у нас просто не было!
В общем, в тот же вечер мы с Вячеславом Михайловичем были
в гостинице «Космос», где остановился Владыка
Василий с паломнической группой православных американцев.
|
Епископ Василий (Родзянко). Фото автора |
Владыка вышел к нам в гостиничный
холл… и мы были сражены! Перед нами предстал
необычайно красивый, с удивительно добрым лицом,
статный, высокий старик. Точнее, без всякой иронии или
сентиментальности, «благообразный старец»,
как выражались в старинные времена. Таких архиереев мы
еще не видели. В нем угадывалась какая-то другая
Россия, совершено иная культура и иной архиерей, чем
те, с которыми нам доводилось общаться. И не то чтобы
наши были хуже – нет! Но этот был и правда
– совсем другой архиерей!
Нам с Вячеславом Михайловичем сразу стало стыдно за то,
что мы собрались подвергнуть его – такого большого,
доброго, беззащитного и доверчивого – опасности.
После первого знакомства и нескольких общих фраз, мы, еще
не переходя к главной теме, извинились перед Владыкой, и
отошли в сторонку пошептаться. Мы единодушно договорились
настойчиво просить Владыку хорошенько подумать, прежде чем
соглашаться на наше предложение.
Для разговора мы втроем вышли прогуляться на улицу,
подальше от гостиничных микрофонов. Как только Владыка
услышал о цели нашего визита, он, в буквальном смысле
слова, в восторге остановился посреди тротуара и,
вцепившись в мою руку, будто я собрался убежать, выразил
не просто согласие, а горячо заверил нас, что мы посланы
ему Самим Господом Богом! Пока я потирал локоть и,
испуганно поглядывая на Владыку, прикидывал, большой ли
синяк образовался у меня под рукавом, все объяснилось.
Оказывается, Владыка уже лет пятьдесят, с тех пор как стал
священником, каждый год неизменно служит в этот день
поминальную службу по царской семье. А на этот раз,
оказавшись в Москве, он уже несколько дней ломает голову,
где и как ему в Советском Союзе совершить эту панихиду? И
тут мы – со своей благочестивой авантюрой. Владыка
увидел в нас ни больше ни меньше как Ангелов, посланцев
Небес! А на наши честные предупреждения об опасности, он
только досадливо рукой махнул.
У нас еще оставалось несколько вопросов, которые с
Владыкой Василием разрешились как-то очень быстро. По
древним церковным канонам епископ, приехавший в чужую
епархию, не может совершать богослужение без благословения
местного правящего архиерея: а таковым для Москвы являлся
сам Патриарх. На это Владыка сообщил, что как раз накануне
Святейший Патриарх Пимен разрешил ему служить в Москве так
называемые «частные требы» – молебны и
панихиды. Это было то, что нам и требовалось. Еще для
службы нужен был хор. Оказалось, что почти все паломники,
приехавшие с Владыкой, поют в церковных хорах.
|
Надгробие Пересвету и Ослябе работы скульптора Вячеслава Клыкова |
Ранним утром, в день памяти убиения
царской семьи, мы встретились у проходной завода
«Динамо». Собралось десятков пять наших с
Клыковым друзей и еще два десятка американцев. Это были
в основном православные англо-саксы, которые
разговаривали только по-английски и церковнославянски.
Надо было что-то срочно придумать, чтобы те, кто будет
присматривать за нами, не поняли, что на территорию
завода проникли иностранцы. Поэтому для верности
пришлось до полусмерти запугать наших американских
единоверцев подвалами Лубянки и строго наказать им ни
под каким видом не открывать рта, иначе как для пения
панихиды. Кстати, когда Владыка стал служить, они
действительно составили очень неплохой хор и пели всю
службу наизусть, почти без акцента.
Представители администрации завода и еще какие-то
мрачноватые люди проконвоировали нас по длинным коридорам
и переходам к месту захоронения Пересвета и Осляби. У меня
сердце замирало, когда я видел, что товарищи в штатском с
недоверием поглядывают на статного архиерея и на его
перепуганную, молчаливую, но все же очень не похожую на
советских людей паству. Но все обошлось.
Клыковское надгробие Пересвету и Ослябе было действительно
необычайно красивым – аскетически строгим и
величественным. Мы начали с освящения, а потом, как и
договаривались, незаметно для официальных лиц, перешли к
панихиде. Владыка служил с таким чувством, а его прихожане
пели так самозабвенно, что все прошло – как один
миг! Владыка не произносил слов «император»,
«императрица», «цесаревич», а
просто помянул вначале воинов Адриана Ослябю и Александра
Пересвета, а затем – убиенного Николая, убиенную
Александру, убиенного отрока Алексия, убиенных девиц
Ольгу, Татьяну, Марию и отроковицу Анастасию, и имена
своих и наших усопших близких.
Кто знает, может, люди, приставленные наблюдать за нами,
все поняли? Догадываюсь, что так оно и было. Но никто из
них не подал вида. Прощаясь, они поблагодарили нас. И, как
нам с Вячеславом Михайловичем показалось, совершенно
искренне.
Когда мы вышли из заводской проходной и оказались снова в
городе, Владыка Василий вдруг подошел ко мне и
крепко-крепко обнял. А потом произнес слова, которые
навсегда остались в моей памяти. Он сказал, что до конца
жизни будет благодарен мне за то, что я сделал для него
сегодня. И хотя я совершенно не понял, что же я такого
сделал, но слова Владыки были очень приятны.
И действительно, Владыка всю его оставшуюся жизнь
относился ко мне самым милостивым образом, что стало для
меня одним из драгоценных и незаслуженных даров Божиих.
В те годы для нас только открывалась правда о
Государе-страстотерпце и его семье. Книги, привозимые
из-за границы, рассказы старшего поколения верующих людей
– вот откуда мы узнавали о новомучениках и
исповедниках Российских.
|
Святые Царственные страстотерпцы. Икона, написанная сестрами Ново-Тихвинского женского монастыря |
Что же касается императора Николая II и
его семьи, то как раз в те годы шли бурные споры о нем.
Некоторые, очень уважаемые мною люди, более чем
скептически относились к прославлению царской семьи в
лике святых. Среди них были и замечательный архиерей
– митрополит Николай Нижегородский, и профессор
Московской духовной академии Алексей Ильич Осипов. Я
ничем не мог ответить этим мудрым людям на их
аргументы. Кроме одного: я просто знал, что император
Николай и его семья – святые.
Это произошло, когда у меня был, быть может, один из самых
тяжелых моментов жизни. Я, тогда еще послушник, в самом
незавидном расположении духа забрел в Донской монастырь к
могиле патриарха Тихона. Был день памяти убиения царской
семьи. В тот год впервые панихиду по ним совершали не
таясь. Я от всего сердца стал просить царственных
мучеников, чтобы они, если имеют дерзновение перед Богом,
помогли мне.
Панихида закончилась. Я выходил из храма все в том же
отчаянно-тяжелом состоянии. В дверях мне повстречался
священник, которого я не видел несколько лет. Без всяких
вопросов с моей стороны, он завел со мной разговор и,
вдруг, разрешил все мои проблемы. Четко и определенно
сказал, что мне надо делать. Это, без преувеличения, во
многом решило мою судьбу. И вопрос о почитании царской
семьи никогда больше не возникал в моем сердце. Сколько бы
мне не приводили примеров о слабости, ошибках и грехах
последнего русского императора.
Конечно, наш отдельный религиозный опыт без подтверждения
Церкви мало чего стоит. Но, к счастью для меня, Церковь,
канонизировав страстотерпца-царя и его семью, дает мне
право признать этот свой малый личный и ни на что не
претендующий опыт не ложным.
В кругу моего общения никто не сомневался, что для России
монархия является самой органичной и естественной формой
государственного правления. Но мы более чем скептически
относились к активным и разнообразным монархическим
движениям того времени.
|
Владыки Филарет (Вахромеев), Питирим (Нечаев) и Василий (Родзянко). Фото автора |
Однажды, когда я нес послушание у
митрополита Питирима, в Издательский отдел пришли люди,
разодетые в дореволюционную офицерскую форму. Их
мундиры украшали царские медали и ордена, в том числе и
Георгиевские кресты. Я удивился и спросил:
– Как вы решились одеть на себя эти награды? Ведь
они давались только за личную храбрость на поле боя.
Гости заверили меня, что с наградами у них все в полном
порядке и пожелали немедленной встречи с митрополитом.
Владыка, к моему удивлению, принял их, и внимательно, не
без любопытства, выслушивал целых полтора часа. Тема
визита гостей была незатейливой – они требовали,
чтобы владыка немедленно начал всячески помогать им в деле
незамедлительного восстановления монархии. Прощаясь,
владыка Питирим задумчиво произнес:
– А ведь дай вам сейчас царя, вы его через неделю
снова расстреляете!
С тех пор всякий раз, когда Владыка Василий прилетал в
Россию, он заранее звонил мне. И я с радостью отправлялся
с ним в какое-нибудь очередное захватывающее приключение.
А поводов для них у Владыки было море. Хотя, как это ни
покажется странным, Владыка никогда не предпринимал ни
одного путешествия по своей воле.
Об этом он рассказал мне особую историю.
В тысяча девятьсот семьдесят восьмом году умерла его
супруга, Мария Васильевна. Смерть матушки стала для отца
Владимира страшным потрясением. Он бесконечно любил ее. И
произошло то, что нередко происходит с искренними русскими
людьми. Отец Владимир запил.
|
Супруги Владимир и Мария Родзянко на площади Сан-Марко. Венеция, Италия. Фото: bishop-basil.org |
Владыка чистосердечно рассказывал об
этом отрезке своей жизни как о тяжелом испытании,
которое ему довелось пережить.
Запил отец Владимир по-настоящему. Хотя благодаря
недюжинному здоровью, огромному росту и силе это до поры
до времени не сказывалось ни на его священнической
деятельности, ни на работе в радиопередачах. Утешался
батюшка Владимир по своей сербской привычке ракией –
крепкой балканской водкой. И неизвестно, чем бы все это
закончилось, поскольку ни духовник, ни родные, ни друзья
ничего поделать с отцом Владимиром не могли, если бы не
сама покойница, матушка Мария Васильевна, которая и при
жизни, как говорят, была великой подвижницей и
молитвенницей, не явилась с того света и не приструнила
своего супруга.
Отец Владимир был настолько сражен этим явлением, и
особенно строгостью своей матушки, что сразу пришел в
себя, и русский недуг мгновенно оставил его.
Пить-то он бросил. Но надо было еще и как-то жить дальше.
Дети к тому времени уже выросли. О втором браке не могло
быть, естественно, и речи. Церковными канонами духовенству
совершенно запрещен второй брак. И даже, если
священник-вдовец дерзнет вступить в новый союз, он
навсегда лишается права служения. Но, и помимо этого, отец
Владимир был так привязан к своей покойнице-матушке, что
та часть его сердца, которая ведала земной любовью, была
занята Марией Васильевной во веки веков. Отец Владимир
стал усердно молиться. Он просил, чтобы Господь послал ему
какое-то правильное и спасительное утешение. И Господь
ответил на его чаяния.
После кончины духовника отца Владимира архиепископа Иоанна
(Максимовича), его новым духовным руководителем стал
лондонский митрополит Антоний Сурожский, старый друг семьи
Родзянко. Он-то и сообщил отцу Владимиру, что иерархи
Американской Православной Церкви аккуратно, но настойчиво
хлопочут о том, чтобы вдовца-протоиерея Владимира Родзянко
постараться как-нибудь убедить постричься в монахи, а
после этого, за послушание, сделать его архиереем и
направить в Америку – епископом в стольный град
Вашингтон!
Надо сказать, что отец Владимир прекрасно знал, что
истинное архиерейское служение всегда связано не с почетом
и сановитостью, а с множеством ежедневных, никогда не
прекращающихся забот, с полной невозможностью принадлежать
самому себе и с громадным, непостижимым для мирских людей,
грузом ответственности. А в русской эмиграции судьба
епископа – это еще и бедность, часто доходящая до
прямой нищеты. Да и возраст претендента на архиерейство к
тому времени был не самый молодой – ему шел
шестьдесят шестой год, из которых сорок лет он уже
прослужил священником.
Но отец Владимир воспринял предложение о монашестве и
епископстве как волю Божию и ответ на свои молитвы. Он
осторожно согласился... Иерархи в Америке и в Англии тут
же ударили по рукам – и участь отца Владимира была
решена!
|
Митрополит Сурожский Антоний |
Но перед самым монашеским постригом
будущий инок вдруг задал своему духовнику митрополиту
Антонию Сурожскому неожиданный и простосердечный
вопрос:
– Вот, сейчас я приму от тебя, владыка, постриг. Дам
Господу Богу и святой Его Церкви великие монашеские обеты.
Что касается обета целомудрия – здесь для меня все
понятно. С обетом нестяжания – также все ясно. С
обетом, касающемся молитвы, – тоже. А вот с обетом
послушания – я ничего понять не могу!
– Как же так? – удивился митрополит Антоний.
– А вот как! – рассудительно пояснил отец
Владимир. – Ведь меня сразу сделают не просто
монахом, а епископом? Значит, я сам, по должности, буду
распоряжаться и руководить. Кого же мне тогда слушаться? У
кого прикажешь быть в послушании?
Митрополит задумался. А потом сказал:
– А ты будь в послушании у всякого человека, который
встретится на твоем жизненном пути. Если только его
просьба будет тебе по силам и не войдет в противоречие с
Евангелием.
Отцу Владимиру такая заповедь сразу пришлась очень по
душе! Хотя впоследствии тем, кто был рядом с Владыкой,
приходилось совсем несладко от его всегдашней готовности к
решительному и бесповоротному исполнению этого монашеского
обета. В частности, я имею в виду себя. Это Владыкино
святое послушание не раз оборачивалось для меня сущей
каторгой!
|
В Донском монастыре. Фото: bishop-basil.org |
Скажем, идем мы с ним по Москве.
Дождливый, прескверный день. Мы куда-то спешим. И вдруг
Владыку останавливает бабулька с авоськой.
– Ба-атюшка!.. – дребезжит она своим
старческим голосом, не зная, конечно, что перед ней
никакой не батюшка, а целый епископ, да еще из Америки.
– Батюшка, хоть ты мне помоги – освяти
комнату! Я уж третий год нашего отца Ивана прошу, а он все
нейдет! Может, смилостивишься, освятишь, а?
Я не успеваю и рта раскрыть, как Владыка изъявляет самую
горячую готовность исполнить просьбу, как будто всю жизнь
он только и ждал возможность освятить бабкину комнату.
– Владыка!.. – с упреком, но уже обреченно
говорю я. – Вы ведь даже не знаете, где эта комната!
Бабуля, куда ехать-то?
– Да недалеко – в
Орехово-Борисово! Метро «Каширская», а оттуда
минут сорок на автобусе! Недалеко! –
радостно сообщает бабка.
И Владыка, оставив все наши важные дела (противоречить ему
в таких случаях было бесполезно), направляется для начала
через всю Москву в храм к знакомому священнику за всем
необходимым для чина освящения. (Естественно, я, проклиная
все на свете, тащусь за ним). А старушка (и откуда у нее
силы-то взялись!), еще не веря сама себе от радости,
семенит за нами и без умолку рассказывает Владыке о своих
детях и внуках, которые уже давно ее не навещают.
После похода в храм, мы, в самый час пик, спускаемся в
метро и с пересадками добираемся до станции
«Каширская». Оттуда, как бабка и обещала,
трясемся сорок минут, зажатые в переполненном автобусе, до
конечной остановки. И наконец, этот потомок князей
Голицыных, графов Сумароковых и баронов Мейендорфов
освящает восьмиметровую комнатенку в панельной московской
девятиэтажке, и делает это так же неповторимо молитвенно,
величественно и торжественно, как он всегда совершал
богослужения. А потом сидит за столом рядом со счастливой
бабулей (причем, оба они ужасно довольны друг другом) и
нахваливает ее угощение – чай с сушками и со старым
вишневым засахарившимся и костистым вареньем. А потом еще
с благодарностью берет от нее – не отказывает
– рублик, который она украдкой сует
«батюшке» при прощании.
– Спаси тебя Господи! – говорит старушка
Владыке. – Теперь мне и умереть в этой комнатке
будет сладко.
Раз за разом я видел, как Владыка Василий, с какой-то
особой готовностью и с предвкушением открытия чего-то
очень важного для него, в буквальном смысле отдает себя в
послушание каждому, кто обращается к нему. Было видно, что
кроме самой искренней готовности послужить людям за этим
стоит и еще нечто совершенно особенное, ведомое только
ему.
|
Владыка Василий. Фото: bishop-basil.org |
В этих размышлениях мне припомнилось,
что слово «послушание» происходит от
глагола «слушать». И постепенно я стал
догадываться, что через это смиренное послушание
Владыка научился чутко слышать и постигать волю Божию.
От этого вся его жизнь становилась ни больше ни меньше
как таинственной, но постоянной и совершенно реальной
беседой с Богом, познанием Промысла Божиего, где Бог
говорит с человеком не словами, а обстоятельствами
жизни и тем, что дарует Своему собеседнику величайшую
награду – быть орудием Божиим в нашем мире.
Как-то летом, в начале девяностых, в
один из приездов Владыки в Москву, к нему пришел
познакомиться гренадерского вида молодой священник. И
сразу в карьер предложил Владыке послужить у него на
приходе. Владыка, как всегда, не заставил просить себя
дважды. А я понял, что у нас начинаются очередные
проблемы.
– А где приход-то твой? – спросил я, мрачно
оглядывая молодого батюшку.
По моему тону гренадер понял, что я ему здесь не союзник.
– Недалеко! – неприветливо сообщил он мне.
Это был обычный ответ, за которым могли скрываться
необозримые пространства нашей бескрайней Родины.
– Вот видишь, Георгий – недалеко! –
попытался успокоить меня Владыка.
– Не очень далеко… – уже не так бойко
уточнил гренадер.
– Говори, где? – сумрачно сказал я.
Батюшка немного замялся.
– Храм восемнадцатого века, таких в России не
сыщешь! Село Горелец… Под Костромой…
Мои предчувствия начинали сбываться.
– Понятно! – сказал я. – А от Костромы
сколько до твоего Горельца?
– Километров сто пятьдесят… Точнее,
двести… – честно признался батюшка. –
Аккурат между Чухломой и Кологривом.
Я содрогнулся. И стал прикидывать:
– Четыреста километров до Костромы, потом еще
двести… Кстати, Владыка, вы хоть немного себе
представляете, какие там дороги – между Чухломой и
Кологривом? Слушай, батюшка, а от костромского архиерея у
тебя благословение на служение Владыки есть? –
ухватился я за последнюю надежду. – Ведь без
благословения ему в чужой епархии служить нельзя!
– Без этого я бы и не подходил, – заверил меня
гренадер. – Все благословения у нашего архиерея уже
получены.
|
Владыка Василий (Родзянко) и священник Андрей Воронин |
Таким
вот образом Владыка Василий и очутился на глухой дороге
по пути к затерянной в костромских лесах деревушке.
Отец Андрей Воронин, так звали гренадера, оказался
замечательным тружеником-священником, каких много
пришло в Церковь в те годы. Выпускник МГУ, он
восстанавливал разрушенный храм, создал приход, школу,
прекрасный детский лагерь. Путь до его деревни был
действительно долог, так что спутники успели изрядно
устать.
Неожиданно машина остановилась. На дороге буквально
несколько минут назад произошла авария – грузовик на
всей скорости столкнулся с мотоциклом. На земле в пыли
лежал мертвый мужчина. Над ним в оцепенении стоял юноша.
Рядом курил понурый водитель грузовика.
Владыка и его спутники поспешно вышли из автомобиля. Но
помочь уже ничем было нельзя. Мгновенно ворвавшееся в наш
мир торжество жестокой бессмысленности и картина
непоправимого человеческого горя подавили всех без
исключения людей, оказавшихся в эту минуту здесь, на
дороге.
Молоденький мотоциклист, зажав в руках шлем, плакал
– погибший был его отцом. Владыка подошел и обнял
молодого человека за плечи.
– Я священник. Если ваш отец был верующим, я могу
совершить нужные для его души сейчас молитвы.
– Да, да! – начиная выходить из оцепенения,
подхватил молодой человек. – Он был верующим!
Сделайте, пожалуйста, все что надо! Отец был православным.
Правда, он никогда не ходил в церковь – все церкви
вокруг посносили... Но он всегда говорил, что у него есть
духовник! Сделайте, пожалуйста, все как положено!
Из машины уже несли священнические облачения. Владыка не
удержался и осторожно спросил молодого человека:
– Как же так получилось, что ваш отец не бывал в
церкви, а имел духовника?
– Да, так получилось... Отец много лет слушал
религиозные передачи из Лондона. Их вел какой-то отец
Владимир Родзянко. Этого батюшку папа и называл своим
духовником. Хоть сам никогда в жизни его не видел.
Владыка заплакал и опустился на колени перед своим умершим
духовным сыном.
Странствия… Далекие и близкие, они воистину
благословенны для учеников Христовых, потому что и Бог был
Странником! Да и сама жизнь Его – странствие. Из
горнего мира – к нам, на грешную землю. Потом
– по холмам и долинам Галилеи, по знойным пустыням и
людным городам. По потемкам человеческих душ. По
сотворенному Им миру, среди людей, забывших, что они
– Его дети и наследники.
|
Владыка Василий (Родзянко) в пустыне |
Быть может, Владыка так любил странствия
еще и потому, что в путешествиях, среди неожиданностей,
а иногда и опасностей, он чувствовал особое присутствие
Божие. Недаром за каждой службой Церковь особо молится
о «плавающих и путешествующих». Потому-то и
в этой скромной книге немало историй, связанных с
дорогой. Сколько же поразительных, а иногда и
совершенно неповторимых событий совершалось во время
странствий!
Скажу честно, мы пользовались кротким, беспрекословным
послушанием Владыки. В тысяча девятьсот девяносто втором
году мы с Вячеславом Михайловичем Клыковым и нашим
замечательным старшим другом, академиком Никитой Ильичом
Толстым, председателем Международного фонда славянской
письменности, подготовили большое паломничество целой
делегации в Святую Землю, чтобы впервые привезти в Россию
Благодатный огонь. После пасхальной ночи в Иерусалиме,
паломники должны были направиться автобусом в Россию,
провозя Благодатный огонь через православные страны,
находящиеся на пути – Кипр, Грецию, Югославию,
Румынию, Болгарию, Украину, Белоруссию, и так до самой
Москвы.
Это сейчас Благодатный огонь в самолетах каждый год везут
во многие города прямо к пасхальной службе. А тогда, в
первый раз, было очень много забот, чтобы устроить это
путешествие. Продолжаться оно должно было целый месяц.
Святейший Патриарх Алексий направил в эту поездку двух
архимандритов – Панкратия, нынешнего епископа и
наместника Валаамского монастыря, и Сергия, который вскоре
был назначен архиереем на Новосибирскую кафедру.
Одной из участниц паломнической группы должна была стать
дочь маршала Жукова, Мария Георгиевна. Но прямо накануне
отъезда она расхворалась. Надо было срочно найти человека,
который смог бы поехать вместо нее. Сложность заключалась
в том, что за столь короткий срок визы, да еще сразу для
множества стран, сделать было совершенно невозможно. И
тогда мы снова вспомнили о Владыке Василии, который как
раз в тот день объявился в Москве.
К стыду нашему, признаюсь, мы как-то не задумывались, что
Владыке, которому к тому времени исполнилось уже семьдесят
семь лет, будет совсем непросто целый месяц жить в
автобусе и что у него какие-то дела в Москве. Главным для
нас было то, что Владыка, без сомнений, согласится, и, что
все вопросы с визами решатся сами собой: Владыка был
гражданином Великобритании и с его паспортом во всех
странах, находящихся на пути следования, проблем не
возникало. К тому же, с участием Владыки Василия
паломничество обретало такого духовного руководителя, о
котором можно было только мечтать! Мы даже пожалели, что
раньше не вспомнили о нем. В довершение ко всему Владыка,
в отличие от других участников паломничества, знал кроме
английского, немецкого и французского языков, еще и
сербский, греческий, болгарский и немного румынский.
Святейший Патриарх Алексий благословил его возглавить
паломническую группу, что переполнило Владыку радостью и
чувством чрезвычайной ответственности.
(К слову сказать, со здоровьем Владыки, слава Богу, все
прошло благополучно. Один из участников поездки, Александр
Николаевич Крутов, каждый день перевязывал ему больные
ноги и следил, чтобы он не забывал принимать лекарства. В
общем, по словам самого Владыки Василия, ухаживал за ним
как родная мать.)
А тогда, перед отъездом, помню, мы молниеносно собрали
архиерея и с облегчением отправили в далекий путь. Все
наши проблемы были решены!
|
Владыка Василий (Родзянко) на корабле |
Зато они начались, когда паломники
стали пересекать государственные границы. Делегация
должна была проходить пограничный контроль строго по
групповой визе, загодя оформленной на всю группу. В эту
визу была вписана Мария Георгиевна Жукова. И никакого
епископа Василия (Родзянко) в ней не значилось.
Началось все с Израиля, который славится своей лютой
дотошностью в пограничных и таможенных делах. В аэропорту
работники израильских спецслужб сразу отделили необычную
группу из России в отдельное место и стали вызывать всех
по именам. Пока речь шла об архимандрите Панкратии, об
архимандрите Сергии, об Александре Николаевиче Крутове и о
других, проблем не возникало. Но когда назвали имя Марии
Георгиевны Жуковой, то вместо нее встал Владыка Василий.
Он приветливо улыбнулся израильскому агенту и поклонился.
– То есть как? – не понял агент. – Я
назвал имя Марии Георгиевны Жуковой.
– Мария Георгиевна Жукова – это я! –
простодушно ответил Владыка.
– То есть как – вы? – опешил агент.
– Вы кто?
– Я?.. Я – русский епископ Василий!
– Мария Георгиевна Жукова – русский епископ?!
Здесь не место для шуток! Как ваше имя?
– По паспорту или…
– Конечно, по паспорту! – фыркнул агент.
– По паспорту – Владимир Михайлович Родзянко.
– Жукова, Василий, Родзянко?.. Да откуда вы взялись?
– Вообще-то я живу в Америке… – начал
рассказывать Владыка.
– Сейчас мы вам все объясним! – попытались
было вмешаться в разговор остальные члены делегации.
Но агент резко оборвал их:
– Попрошу посторонних помолчать!
И снова грозно обратился к Владыке.
– Так значит, вы говорите, что вы русский епископ,
но живете, почему-то в Америке? Предъявите ваш паспорт!
– Прошу вас! Только не волнуйтесь так, пожалуйста!
– Владыка был весьма огорчен, что стал причиной
переживаний для этого молодого человека. Он протянул ему
документ и сразу уточнил: – Правда, паспорт у меня
великобританский...
– Что-о? – взвился от возмущения агент и
затряс перед лицом Владыки групповой визой. – А в
этом документе, кем вы значитесь?!
|
Владыка Василий (Родзянко) |
– Как вам сказать? –
проговорил Владыка, сам удивляясь себе. – Дело в
том, что в этом документе я – Мария Георгиевна
Жукова.
– Хватит! – заорал агент. – Сейчас же
отвечайте, кто вы?
При всей своей кротости, Владыка не любил, когда на него
кричат.
– Я – русский священник, епископ Василий!
– с достоинством произнес он.
– Епископ Василий? А кто же тогда Владимир Родзянко?
– Это тоже я.
– А Мария Георгиевна Жукова?
– И Мария Георгиевна – тоже я, – развел
руками Владыка.
– Так!.. Вы — русский епископ. А живете?..
– Живу в Америке.
– А паспорт?
– А паспорт у меня британский.
– А здесь?..
– А здесь я – Мария Георгиевна Жукова.
Такая картина повторялась на каждой границе.
Но, несмотря на все эти мытарства, Владыка Василий был
совершенно счастлив! И тому, что ему удалось исполнить
свою мечту – помолиться на Пасху у Гроба Господня. И
тому, что он, после стольких лет расставания, смог
побывать в своей любимой Югославии. И тому, что он так
хорошо исполнил данное ему важное послушание и возглавил
паломничество в Святую Землю. И тому, что в Москве, в
праздник святых Кирилла и Мефодия, он смог прошествовать
крестным ходом рядом с Патриархом Алексием из Успенского
собора Кремля на Славянскую площадь, торжественно неся
перед собой скляницу с горящим в ней Благодатным огнем.
|
Владыка Василий (Родзянко) несет Благодатный огонь во время крестного хода в день памяти святых Кирилла и Мефодия |
Хотя Владыка никогда и не декларировал
этого, но сослужить службу России и Русской Церкви
– было заветной целью его жизни. Так его
воспитали. Однажды удалось договориться на Первом
канале Центрального телевидения записать цикл
телепередач – бесед о Боге и Церкви, о древних
русских святых, о новомучениках, о России и русской
эмиграции. Владыка Василий был уже нездоров, но сразу
примчался в Москву и из последних сил, день и ночь
работал над этими передачами. Они стали первыми
подобного рода беседами на советском тогда еще
телевидении. Эти передачи вызвали небывалый интерес у
зрителей и потом повторялись еще несколько раз. Где бы
Владыка после этого не появлялся, обязательно
находилось немало людей, которые выражали ему
признательность за то, что обрели веру благодаря его
беседам на телевидении. Для Владыки такие свидетельства
были самой высшей наградой.
Многое из церковной истории двадцатого века по-новому
открывалось нам из рассказов Владыки. Как-то в его
присутствии завели спор на популярную тогда тему – о
епископате советского времени. Некоторые высказывания были
даже не просто осуждающими, а злобными и
враждебно-ядовитыми. Владыка молча слушал спорящих. Когда
же бесстрашные судьи русских архиереев обратились к нему
за само собой разумеющейся, как им казалось, поддержкой,
Владыка просто рассказал одну давнюю историю.
В начале шестидесятых годов к нему, тогда еще священнику,
прямо на лондонскую квартиру приехал митрополит Никодим,
председатель Отдела внешних церковных сношений. Для
беседы, которая им предстояла, обоим, и митрополиту и отцу
Владимиру, пришлось лечь на пол, чтобы филеры, которые
нигде не выпускали из вида митрополита Никодима, не смогли
записать разговор через оконное стекло.
|
Владыка Василий (Родзянко) в Почаеве. Фото автора |
Владыка Никодим шепотом рассказал отцу
Владимиру, что советские власти со дня на день
собираются закрыть Почаевскую лавру, а иерархи на
Родине уже исчерпали все возможности, чтобы помешать
этому. Владыка просил отца Владимира организовать на
радио Би-Би-Си и «Голосе Америки» –
передачи с целью привлечь все средства, чтобы не дать
советскому руководству возможности расправиться с
Почаевом. Это был один из последних действующих
монастырей на территории Советского Союза. Оба –
и митрополит и отец Владимир – прекрасно
понимали, чем рискует владыка Никодим, доверяя своему
собеседнику такие сведения и сам полностью доверяясь
ему.
Уже на следующий день тема Почаева стала ведущей в
религиозных программах Би-Би-Си и «Голоса
Америки». Тысячи писем протеста со всего мира
полетели в адрес советского правительства. Тогда это
оказало свое влияние на вынужденное решение властей вновь
разрешить деятельность Почаевской лавры.
Как-то мне довелось побывать с Владыкой Василием в
Почаеве. Он впервые оказался здесь. Свершил литургию и
смог встретиться с теми, кто, так же как и он, были
участниками тех драматических событий тридцатилетней
давности.
Что еще вспомнить о Владыке? Так уж получалось, что каждый
его приезд совпадал с каким-нибудь исключительным
событием. То Тысячелетие Крещения Руси, то первое
принесение Благодатного огня, то панихида по царской
семье, то первые религиозные программы по Центральному
телевидению. Как любил повторять сам Владыка: «Когда
я перестаю молиться, совпадения прекращаются».
Не составил исключения и приезд Владыки в Москву летом
тысяча девятьсот девяносто первого года. Владыка прибыл
тогда в составе большой делегации из Соединенных Штатов на
первый Всемирный конгресс соотечественников.
Представителей русской эмиграции из многих стран мира,
независимо от их политических убеждений, впервые
официально пригласили в Москву. По замыслу руководства
страны, эта встреча должна была стать частью нового этапа
жизни посткоммунистической России.
Народу тогда приехало великое множество! Рискнули
появиться даже те эмигранты, которые раньше и носа не
казали в Советский Союз. Прибыли такие «недобитые
белогвардейцы», которые всю свою жизнь ни на йоту не
верили советской власти. Приехали даже участники
власовских формирований. Как уж этих смогли убедить, мне
до сих пор непонятно. Видно, как ни страшно им было верить
посулам советских эмиссаров, но уж очень всем хотелось
повидать Родину!
Гостиница «Интурист» была забита до отказа.
Эмигранты и их потомки гуляли по Москве, разглядывая город
и лица людей. Поражались тому, с каким интересом к ним
здесь относятся. А еще больше – с какими завышенными
надеждами, доходящими порой до безудержных фантазий, их
здесь принимают. В то время было действительно немало
прекраснодушных людей, которые свято верили, что
«заграница нам поможет». К слову сказать, если
кто от лица русской эмиграции не на словах, а на деле и
внес вклад в духовное возрождение России, то это был
скромный, заштатный Владыка Василий, наряду с еще
несколькими подвижниками-эмигрантами – архиереями,
священниками и мирянами.
|
Святейший патриарх Московский и всея Руси Алексий II и епископ Василий (Родзянко) |
Главным событием конгресса
соотечественников была Божественная литургия в
Успенском соборе Московского Кремля. После долгих
десятилетий запретов на совершение богослужений в
кремлевских храмах ее возглавлял Святейший Патриарх
Алексий. Владыка Василий тоже сослужил Патриарху. Но
беда была в том, что за неделю до вылета в Москву, он у
себя в Вашингтоне сломал ногу. А поскольку пропустить
такое важное событие Владыка не мог, то прибыл на
Родину с загипсованной ногой, на костылях, и очень
забавно прыгал на них, еле-еле поспевая вслед за шумной
толпой русских эмигрантов.
Рано утром девятнадцатого августа, в день Преображения
Господня, из гостиницы «Интурист» выехали
автобусы с эмигрантами со всех континентов. Их привезли к
Кремлю, к Кутафьей башне. Со слезами на глазах, не веря
себе, они прошествовали через кремлевские ворота к
Успенскому собору, где Святейший Патриарх Алексий с сонмом
архиереев (в их числе и Владыка
Василий на костылях) начал Божественную литургию.
Но, как известно, как раз в это время, утром
девятнадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого
года, произошло событие, которое будет вспоминаться в
отечественной истории четырьмя заглавными буквами –
ГКЧП. Да-да, именно в тот час, когда Святейший Патриарх
молился в Успенском соборе, произошел тот самый переворот.
Так что, когда растроганные и
переполненные счастьем эмигранты после окончания
литургии вышли из Кремля, перед их потрясенным взором
предстали не их туристические автобусы, а плотная стена
автоматчиков, за которыми высились ряды танков и
бронетранспортеров.
Вначале никто ничего не понял. Но потом кто-то в отчаянии
закричал:
– Я так и знал!!! Большевики снова нас обманули! Это
была ловушка!
Недоумевающие солдаты в рядах оцепления растерянно
переглядывались. Из толпы эмигрантов раздались отчаянные
крики:
– Я же предупреждал!!! Нельзя было ехать! Ловушка,
ловушка!!! Это все специально подстроено!
В это время к впавшим в панику эмигрантам быстро
приблизился офицер, которому уже были даны распоряжения
относительно делегатов конгресса соотечественников: их
надо было срочно проводить на Лубянскую площадь, где
делегатов уже ждали автобусы, отправленные сюда после
появления у Кремля войск. Затем, как можно скорее, всех
иностранцев надо было доставить в гостиницу
«Интурист».
– Товарищи, без паники! – командным голосом
объявил офицер. – Предлагаю всем, без паники,
организованно, пройти на Лубянку! Вот эти люди вас
проводят!
При этом офицер указал на взвод автоматчиков.
– Нет, нет, мы не хотим на Лубянку!!! – в
ужасе закричали эмигранты.
– Но вас же там ждут! – искренне удивился
офицер.
Это привело эмигрантов в еще больший ужас.
– Нет, нет!!! Только не на Лубянку! Ни в коем
случае! – кричали все.
Офицер еще несколько раз пытался воззвать к здравому
смыслу этих странных людей, но поскольку все его попытки
ни к чему не привели, а время для исполнение приказа
вышло, он дал распоряжение своим бойцам, и те, энергично
подталкивая эмигрантов то руками, то дулами автоматов,
погнали их к Лубянской площади.
Все были в таком шоке, что забыли про Владыку Василия. Он
на своих костылях так и остался у Кутафьей башни в
окружении солдат и бронетехники. О ГКЧП к тому часу еще
никто не слышал. Советские граждане, оказавшиеся около
Кремля, строили свои догадки, но конечно же, никто ничего
не мог понять. Многие стали узнавать Владыку Василия и
обращаться к нему за разъяснениями. Скоро вокруг
растерянного Владыки, который был на голову выше всех,
образовался целый митинг.
Между тем эмигранты, оказавшись на Лубянской площади,
поняли, что их привели к автобусам и что путь им предстоит
в гостиницу, а не в подвалы КГБ. Тут-то, наконец, они и
вспомнили о своем архиерее! Секретарь Владыки Мерилин
Суизи выбежала из автобуса и мужественно устремилась назад
к Кремлю, к танкам и бронетранспортерам, по этой
загадочной стране, к своему дорогому Владыке Василию.
|
Владыка Василий (Родзянко). Москва, 1991 год |
Она сразу увидела его. Владыка был похож
на седовласого вождя, возвышающегося над толпой в самом
центре бушующего митинга. Мерилин протиснулась к своему
архиерею и кратко, но убедительно обозначила ему путь
ко спасению – надо двигаться на Лубянку. Но
Владыка на своих костылях просто физически не мог
одолеть такой маршрут. Он объяснил Мэрилин, что, ничего
не поделаешь, надо в этой неразберихе найти
какой-нибудь транспорт. Мэрилин вынырнула из
митингующей толпы и огляделась вокруг. Никакого
транспорта, кроме ревущей бронетехники, поблизости не
было. Мерилин подошла к молодому офицеру и на своем
ломаном русском языке объяснила ему, что здесь
находится старый священник из Америки, которого
необходимо отвезти на Лубянскую площадь, к его
автобусу. Офицер только развел руками: «Что я
могу вам предложить? Только танк! Или самоходное
орудие».
Мэрилин начала понимать весь ужас создавшейся ситуации. И
вдруг она заметила, что неподалеку притормозила небольшая,
вполне подходящая машина.
– А что если на этом джипе?! – воскликнула
Мерилин.
– На «воронке», что ли? –
обрадовался офицер – Это – пожалуйста! Сейчас
договоримся с милицией!
Он проявил искреннее участие в судьбе иностранцев и скоро
«воронок» подъехал к толпе, в центре которой
был Владыка. Мэрилин вслед за офицером и двумя
милиционерами стала пробираться к нему. Перекрикивая толпу
и ревущие танки, Мерилин прокричала Владыке, что их ждет
замечательный джип, который готов отвезти их на Лубянку.
Все вместе – милиционеры, офицер и Мэрилин –
подхватили Владыку и потащили сквозь толпу. Увидев это,
народ заволноваться.
– Что такое? Куда милиционеры уводят священника?
– возмущались люди.
Когда же все увидели, что старого батюшку с загипсованной
ногой пытаются засунуть в «черный воронок»,
разъяренный народ бросился защищать Владыку:
– Начинается!!! Уже священников арестовывают! Не
отдадим батюшку! Стеной станем за него!
– Нет, нет! – в отчаянии кричал Владыка,
отбиваясь от своих спасителей. – Отпустите меня,
пожалуйста! Я хочу на Лубянку!
Еле-еле, с его ногой и костылями, Владыку удалось затащить
в машину и вывезти сквозь разгневанную толпу.
Владыка смотрел в окно «воронка» и сквозь
слезы благодарности только и повторял:
– Какие люди! какие люди!
|
Епископ Василий (Родзянко) совершает архиерейское богослужение в Московском Сретенском монастыре. Справа: келейник владыки Дмитрий Гливинский |
И, даже хворая в последние годы жизни,
он все равно стремился в Россию в надежде, что еще
сможет послужить ей.
Последний раз Владыка приехал в Москву уже совсем больной.
Несколько недель он провел в постели. Наталья Васильевна
Нестерова, в доме которой он гостил, обеспечила ему самый
заботливый уход. Но я, понимая, что Владыка, возможно,
последний раз в России, попросил, чтобы вместо сиделок у
его постели по очереди дежурили монахи и послушники нашего
Сретенского монастыря. Ведь молодые монахи смогли бы
пообщалась с Владыкой, спросить его совета, задать
вопросы, на которые может ответить только много
переживший, духовно опытный священник.
Хотя, наверное, мои монахи были не самыми лучшими
сиделками. Наверное, они задавали больному архиерею
слишком много вопросов и требовали слишком большой отдачи
сил. Но так же как для них было необычайно полезно
провести со старым мудрым архиереем эти дни и ночи, и для
Владыки было очень важно общаться с теми, кто шел ему на
смену в Церкви. Он был совершенно счастлив, от того, что,
пусть даже превозмогая себя, но может отвечать на вопросы,
наставлять, передавать свой опыт и знания, может совершать
служение, ради которого он жил и вне которого себя не
мыслил.
В свое последнее сокровенное путешествие, в небесное
странствие – из отечества земного в долгожданное
отечество Небесное – Владыка Василий отправился
совершенно один. Утром его нашли бездыханным, лежащим на
полу в своей вашингтонской комнате. В ней Владыка прожил
многие годы. Комнатка была крохотной, но кроме самого
Владыки в ней каким-то образом умещались домовый храм,
радиостудия, архив его радиопередач за несколько
десятилетий, гостеприимная для всех гостей трапезная и
рабочий кабинет. Хватало даже места для постояльцев: люди
из России зачастую останавливались у Владыки на
ночь-другую, а то и на недельку.
Даже после смерти Владыка не отказал себе в удовольствии и
еще немного попутешествовал. Родные долго не могли решить,
где же хоронить Владыку. Предлагали, то в России –
все-таки Родина, то в Англии – рядом с его матушкой,
то в Сербии – очень уж он ее любил.
|
Владыка Василий (Родзянко). Посмертная фотография |
Я представляю, в каком восторге на
небесах была душа Владыки: любая из поездок обещала
быть увлекательной. Но покойника свозили всего лишь из
Вашингтона в Нью-Йорк: кто-то настаивал, чтобы его
похоронили в находящемся неподалеку от города монастыре
Ново-Дивеево. Но там что-то не сложилось, и Владыка
снова вернулся в Вашингтон. Здесь телесные его
путешествия все-таки завершились, и Владыка упокоился
на православном участке кладбища «Rock
Creek».
|
Владыка Василий (Родзянко) |
При жизни Владыка иногда шутливо
называл себя «покойным» епископом. По
статусу он был всего лишь заштатным архиереем,
уволенным «на покой» из Американской
Автокефальной Церкви. Епископ, отправленный «на
покой», действительно не руководит ничем и не
решает в официальной церковной жизни ровным счетом
ничего. Поэтому Владыка время от времени так и
представлялся: «покойный епископ Василий».
Но он был настоящим владыкой! Он беспредельно
владычествовал над человеческими душами. Несокрушимыми
силами этой удивительной власти, которая простирается и
сегодня над теми, кто имел счастье знать Владыку
Василия, были его незабываемые и неповторимые –
доброта, вера и любовь.
Архимандрит Тихон (Шевкунов)
Обсудить рассказ «Преосвященнейший послушник» на форуме
|